— Давайте поднажмем, хлопцы. Подумаешь, не доспали. Потерпите малость, отоспитесь. Вот расшибем вражью нечисть, вышвырнем к чертовой матери, и спите, сколько душа захочет. Получите дополнительные отпуска за сверхурочные работы, погружу вас на теплоходы и айда в Сочи, а кому юг вреден — на Рижское взморье…
В середине октября 1941 года решением бюро райкома в районе был создан партизанский отряд. В этот отряд под командованием лейтенанта Карасева и вступил Гурьянов.
Первое время формально не занимая в отряде руководящей должности, Михаил Алексеевич все же сразу стал одним из его руководителей. Ему верили, его любили. Не было с его стороны ни крика, ни бравады, ни громких слов, ни боязни рядовой работы. Гурьянов участвовал почти во всех боевых операциях отряда, выполнял самые серьезные, самые ответственные поручения. Превосходно зная местность, он не раз ходил в разведку, сопровождал на Большую землю выходящих из окружения бойцов и командиров Красной Армии.
— С «Гурьянычем» как у Христа за пазухой, — говорили между собой партизаны, возвращаясь после разведки или с какого-либо другого боевого задания. — Он не только каждую тропку, каждое деревцо наперечет знает. И не гляди, что ишь каким здоровенным вымахал, идет по лесу — ветки не замает, лист не шелохнется…
Такой высокой репутацией следопыта и разведчика пользовался, пожалуй, только еще один человек в отряде, старожил здешних мест Яков Кондратьевич Исаев.
В ноябре решением Серпуховского окружного комитета партии Гурьянов был назначен комиссаром отряда. Он уже вынашивал план налета на фашистский гарнизон, расположившийся в Угодском Заводе.
Как мальчик, радовался Михаил Алексеевич, узнав, что командование Западного фронта выделило для участия в предстоящей операции отряд особого назначения под командованием капитана Владимира Жабо.
— С Красной Армией, хлопцы, бок о бок громить гадов будем.
208 бойцов регулярной армии прибыли в район расположения партизан. В налет на немецкий гарнизон Михаил Алексеевич пошел комиссаром партизанской группы. Сложную боевую операцию возглавили кадровые командиры. Но не было ни одного вопроса, по которому не советовался бы командир объединенного отряда капитан Жабо с угодско-заводским председателем, ставшим партизанским комиссаром.
Короткую, но яркую жизнь прожил «Гурьяныч». Приняв мученический конец, он до последних минут верил в победу советского оружия, советских людей.
18 февраля 1942 года трем партизанам Подмосковья: Космодемьянской, Кузину и Гурьянову было присвоено звание Героя Советского Союза. В мраморе памятников, в песнях и стихах, в названиях улиц и школ, в памяти советских людей Гурьяныч обрел бессмертие.
* * *
Все это — только краткое присловье. А подробный сказ еще впереди.
В сентябре осень настойчиво стучится в двери природы. Стучится короткими, а то и затяжными дождями, порывистыми, резкими и холодными ветрами. Разноцветным и пятнистым становится зеленый наряд лесов и садов, проселочные дороги все чаще покрываются черной маслянистой грязью и непросыхающими лужами, а тучи, нависающие над землей, над скошенными полями, скрывают солнце, которое еще недавно сияло ярко и весело.
Но, бывает, выдадутся погожие деньки, и кажется, будто опять возвращается лето, жаркое, знойное, когда тянет выкупаться в речке или отдохнуть в тени, спасающей от солнцепека.
Таких не по-осеннему жарких дней в ту сентябрьскую пору 1939 года было немало. Разъезжая по окрестным колхозам, внимательными, влюбленными глазами оглядывая «поработавшие» поля, разговаривая с агрономами, председателями артелей, с партийным активом, выполняя множество маленьких и больших дел, чем всегда полна жизнь партийного работника, председатель Угодско-Заводского райисполкома Михаил Алексеевич Гурьянов и секретарь райкома партии Александр Михайлович Курбатов не раз ловили себя на мысли: «Эх, снять бы сейчас пиджак и рубашку, бездумно посидеть под легким теплым ветерком на берегу Угодки или побродить с ружьем по лесу… А то махнуть в темно-синий бор, где воздух напоен всеми запахами русской природы. До чего же хороши, благодатны эти места под Калугой с их широкими просторами, лесными массивами и привольными рощами, со знакомыми деревушками, прилепившимися то у самых дорог, то растянувшимися вдалеке, где-то за лесами, за много километров от железной дороги Москва — Калуга — Брянск».
Только сегодня Курбатов возвратился домой после трехдневной поездки по району. Вернулся поздно, около полуночи. Усталый, пропыленный и голодный, он все же сначала зашел в райком, чтобы забрать накопившиеся газеты и дома, перед сном, прочитать хотя бы самые важные новости.
Село Угодский Завод уже спало. Почти во всех домах был погашен свет, и только кое-где неуверенно светились огоньки, освещая маленькие распахнутые окна и вырисовывая на занавесках причудливые тени.
Жена привыкла к поздним и неожиданным возвращениям мужа из поездок по району. Она быстро приготовила ужин, а когда муж поел, спросила:
— Небось за газеты сядешь?
— Да, почитаю немного, — ответил, виновато усмехаясь, Александр Михайлович. — Ты ложись, отдыхай… Я недолго.
— Опять до утра просидишь?
— Нет, что ты!.. Устал я… Как Юрик?
На лице жены появилась мягкая улыбка.
— Молодец!.. Сегодня двойную порцию манной каши съел… Спит крепко…
— Ну, вот и отлично. Ложись, родная, а я почитаю малость и тоже лягу.
Листая газеты, Курбатов прежде всего разыскивал сообщения о событиях в Западной Украине и Западной Белоруссии, об освободительном походе Красной Армии. Передовые статьи, короткие заметки военных корреспондентов, очерки о встречах советских бойцов с польским, украинским и белорусским населением. Наиболее интересные места Александр Михайлович подчеркивал или обводил красным карандашом. Это была его давняя привычка бывшего учителя, пригодившаяся ему на партийной работе. Став секретарем райкома партии по кадрам, он, как и в прежние годы, когда просиживал за тетрадками учеников, теперь никогда не читал деловые бумаги, заявления, протоколы, газеты механически, а вдумывался в каждое слово, а то, что хотел сохранить в памяти или использовать на заседании бюро, в беседе, в докладе, обязательно отчеркивал красным или синим карандашом.
Новостей в газетах накопилось много, и Курбатов еще долго сидел за столом, забыв об усталости и обещании жене поскорее лечь спать. Читая корреспонденции, он пытался мысленно представить себе происходившие события и жалел (эх, не судьба), что не довелось ему стать их участником. Конечно, газеты рисовали общую картину, попадались интересные факты, примеры… Все это важно, нужно и, безусловно, пригодится для очередного доклада о международном положении, да и народ в селах интересуется, останавливает, спрашивает. Надо запомнить названия городов и рек: Станислав, Чертков, Перемышль, Сан… Вот бы побывать в Перемышле, осмотреть историческую крепость, поговорить с местными жителями, с нашими бойцами и командирами, принесшими освобождение от новоявленных «завоевателей мира» старинной польской земле.
Курбатов уже собрался было ложиться, когда услыхал негромкий стук в окно. Стекло легонько задрожало, и Александр Михайлович быстро распахнул ставни. В сгустившейся темноте он сразу же узнал своего давнего друга, председателя райисполкома Михаила Алексеевича Гурьянова.
— Заходи, гостем будешь, — предложил Курбатов.
— Поздновато. Если не очень устал, выйди на несколько минут, покалякаем.
Курбатов, стараясь не шуметь, вышел на крыльцо и пожал руку председателю РИКа. Высокий, широкоплечий, в полувоенной гимнастерке, без кепки, Гурьянов стоял, широко расставив ноги и приглаживая разлохматившуюся под ночным ветерком густую шевелюру.
— Извини, друг, — негромко сказал Гурьянов, — два часа назад вернулся из района, побывал во многих сельсоветах, в школах, вот и захотелось поделиться с тобой. Ведь завтра у нас заседание бюро, будем толковать о делах школьных и библиотечных.
— Да, в повестке дня эти вопросы, как мы их обычно называем, будут обязательно обсуждаться… Только уже не завтра, а сегодня, — добавил Курбатов и взглянул на небо. — Скоро рассвет, и петухам пора кукарекать.
— Значит, и ты только что вернулся? — уточнил Гурьянов.
— Да, успел кое-что перехватить и просмотреть газеты.
— Ты — молодец! А я старый пень, никак не укладываюсь в сутки.
— Ну, какой же ты пень! Ты — могучий дуб, весь пропитанный молодостью и силой.
— Кадры хвалишь? — рассмеялся Гурьянов. — Лучше расскажи, что интересного вычитал в газетах, а потом потолкуем о делах наших, местных. Пройдемся немного, а потом — на боковую… Завидую тебе, живешь семьей, а я — как был бобылем, так и остался… Ну, что там слышно о Западной Украине и Белоруссии? Порохом еще не тянет?..
